Вот и второй выходной я в следственном изоляторе. Теперь — в четвертом. Впрочем, мы успели с сыном зайти в кафе и накормить его суши. В честь того, что целую неделю меня не вызывали в школу в связи с его плохим поведением. Ну что, навернул целую тарелищу риса с рыбой, да еще чизкейк. Ну че, заслужил...
А четвертый СИЗО — ну чего, стоИт. Мы приезжаем, лязгают замки и щеколды, нас сопровождают в глубины и святая святых... Проходим по карцерам, выборочно открываем несколько. Карцер — одиночная камера, где нельзя курить (правда, в унитазах всюду плавают окурки), нельзя читать, хоть это спорный вопрос, нельзя лежать днем, так как откидная шконка пристегивается на день к стене. Откидное сидение, откидной столик, раковина, унитаз. Во всех четырех камерах, где мы были, сливная труба от раковины выломана и направлена в унитаз.
Интересуемся у сопровождающих офицеров — что за поветрие? Говорят: это они сами трубы разломали. Чтоб их быстрей из карцера выпустили. И что, говорим, их выпустят? Офицеры: нет, конечно! Странная логика...
Узник 6 мая Леонид Ковязин сидит в камере на восьмерых. Потихоньку знакомится с делом, 2—3 раза в неделю, аккуратно делает выписки. Как-то следователь знакомил с делом его и Артема Савелова одновременно. Закончилась подписка на газеты и журналы, они больше не приходят. Телевизор в камере в режиме нон-стоп. Раз в месяц приходят из тюремной библиотеки, меняют книги. Хоть хотелось бы получать книги с воли. Деньги на лицевом счету есть. Делает зарядку по утрам, пишет что-то вроде дневника. Письма получает, не на все успевает отвечать. Да и что ответить незнакомым людям? Они пишут ему "держись!" — так а что ему еще остается? Следователь юлит, не дает брату свиданий. Говорит, что печать заперта в кабинете у начальника. Леонид благодарит всех за поддержку.
Артем Савелов, узник 6 мая. В камере на четверых. Тепло в камере, как-то спокойно, умиротворенно. Газеты тоже не приходят. А книги отец покупает через ларек. Раньше был подписан на журнал про охоту и Новую газету. Знакомится с делом. Начинал с адвокатом, сейчас — один. Писем стало приходить меньше, это печалит. Пусть приходит побольше писем. В камере, говорит, подобрались ребята дружные, это здоровско. Передает всем привет.
Сидит в четырехместной камере экстрадированный из Испании Александр Маркин. Камера — противоположность камере Савелова. Там почему-то очень холодно, окно завешено одеялами. Люди сидят в куртках, греются бутылками с водой, заворачиваются в те же одеяла. Все печальны, даже раздражены. Нет швабры и нормальной тряпки для уборки в камере. В изголовьях кроватей выломаны металлические вертикальные планки, подушки вываливаются. Из какой-то дыры в полу лезут, говорят, мыши и тараканы. Ну, хотя бы выбрали тазик, ведро, веник. Маркин говорит: из-за малейших жалоб камеру расформировывают и подсаживают к нему курящих. А он не может терпеть дым, у него после операции половины легкого нет. Все отношения строятся на мести со стороны сотрудников. Не приняли для камеры холодильник. Книги в библиотеке Александр не берет. Читает только свое дело и Библию, а сокамерники — Коран. В камере темно, одна из верхних ламп не светит. Писали об этом заявление уже много раз — без результата. Под матрасами картонки и тряпки, только так можно спать. У сокамерника болит зуб. Вывели из камеры к стоматологу — он придерживал рукой больную щеку. А должен был держать руки за спиной. Поэтому вместо стоматолога его повели к начальнику СИЗО — чтоб отправить в карцер. Правда, начальник ситуацию понял и в карцер не отправил. Но зуб так до сих пор и болит...
Антифашист Алексей Олесинов. По-прежнему болит голова, по-прежнему не знает свой диагноз. Добавили две статьи. Предъявили новые обвинения. По делу сменился шестой следователь. Алексей считает, что его дело основано на фантазиях ЦПЭ и "потерпевших", которые выполняют его указания. Книги получил. Читает. Алексей сидит уже год. Он в камере, где 36 человек. Но он говорит: у всего есть свои преимущества...
И наконец беда наша, Борис Стомахин. В четырехместной камере. Телевизор есть. Холодильника нету — некуда ставить. Соседи — бывалые рецидивисты, у одного "выслуга" — 20 лет. Стомахин пободрей, чем раньше, впрочем, жалуется на головные боли, на то, что у матери не приняли цитрамон. А просить у тюремщиков ему как-то тяжело. Так что терпит. Говорит: более-менее жив-здоров. Всем передает большой привет. Дважды приходил адвокат, но почему-то вместо согласования правовой позиции — рекомендовал Стомахину сменить позицию политическую. Как-то это не очень хорошо.
Борис хочет хоть какой-то общественной поддержки, каких-то писем, он готов дискутировать в переписке. Хотел бы переписываться с Подрабинеком. Он сообщает свой адрес: 127081 Москва, Вилюйская ул., д. 4, СИЗО-4, для Стомахина Бориса Владимировича, 1974 года рождения. Он говорит: кажется, что всем на меня наплевать. Дадут 7 лет — ну и все... В коридоре у стен стоЯт раскладушки. Лимит СИЗО — 1871 человек. Сейчас в изоляторе — 1902 человека. Эти раскладушки поставят дополнительно в камеры.
! Орфография и стилистика автора сохранены
